Сын Люцифера — День 110, Воспоминание

ВОСПОМИНАНИЕ.

«Говорит нидерландский психолог Доуве Драйсма: “Нет, у нас достаточно нейронов, чтобы запомнить всё. Я думаю, что мозг оценивает и сортирует информацию потому, что все мы… рассказчики. Мы запоминаем происходящее в виде связных историй. И истории эти меняются в зависимости от того, часто ли мы их рассказываем, кому мы их рассказываем и что после этого происходит. Вот так вновь и вновь меняются сами воспоминания”.

Рядом с этой беседой читаем: “Наша память, пишет немецкий психолог Рольф Деген, вовсе не напоминает ‘видеокассету, на которой в неизбывной точности хранится всё, что когда-то с нами произошло’. На самом деле внутри нас ‘словно замурован невидимый сценарист, который коротает время, выдумывая одну историю за другой. Материалом его фантазий служат случившиеся с нами события, но их канву этот выдумщик и враль расцвечивает такими небывалыми узорами, что под их наплывом тускнеет и меркнет явь’. Хвастовство, стыд, сомнение, домысел, а то и ‘влияние искусства’ — бульварного чтива, модного кино или чужого сказа – превращают факт в фантазию или фантасмагорию, ‘где найдётся место любой самой грубой манипуляции’”».

Гройс недоверчиво хмыкнул, захлопнул журнал, небрежно отодвинул его в сторону и, сцепив руки на затылке, задумчиво откинулся назад в кресле. Он испытывал какое-то странное чувство. Прочитанное ему не понравилось. Даже не то, чтобы не понравилось, а… Чёрт! трудно даже это словами выразить. Но, во всяком случае, оно его почему-то задело. Зацепило за живое. Он был не согласен с автором статьи. Категорически! Ему хотелось спорить, возражать… Жаль, что спорить было не с кем и возражать некому. Чёрт!..

Гройс поискал глазами сигареты и раздражённо закурил. «Хвастовство, стыд, сомнение, домысел… превращают факт в фантазию или фантасмагорию…» Ч-чёрт!..

К своим 35-ти годам Гройс успел уже жениться, развестись и снова жениться. К своей нынешней жене… А-а!.. впрочем! Чего там! Жена – она и есть жена. Ну, полагается вроде человеку иметь жену. Как там в Библии?.. «Ибо тепло двоим, а одному – как согреться»?.. Ну, или что-то вроде того. Во-во! Холодно, короче, без жены. Как без байкового одеяла. Поэтому надо просто пойти в ближайший магазин и купить. Чтобы ночами не мёрзнуть. Всё это ясно и понятно, и даже вопросов никаких особых не вызывает – так что о чём тут говорить? Ну, есть она и есть. И слава богу. Обитает где-то рядом с тобой в квартире. Выполняет определённые функции. Как какое-то домашнее животное. Типа собаки или кошки.

Ладно, короче! Чего о ней думать!..

Послушала бы Надя сейчас эти мои мысли! – усмехнулся Гройс, затягиваясь. – Хотя, впрочем, и она ведь в душе так же точно про меня думает. Только никогда в этом не признается. Так вот и живём… – он выдохнул аккуратное колечко дыма и рассеяно проткнул его пальцем. – Да… Живём – хлеб жуём. «Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи…» Да… Тридцать пять лет мне уже, между прочим. «А что видел я в этой жизни, окромя верёвки да мыла?» А?.. Как там дальше-то?.. «Ну, сносил я полсотни тапок…» Тьфу!

Ладно. Чегой-то это меня сегодня?.. На лирику потянуло. На минорный лад. «Всё будет хорошо!! Всё будет хорошо! Я это знаю!.. Ой, чувствую, я, девки, загуляю, ой, загуля-яю!» Да… Чувствую я, девки, загуляю! Ой, загуля-яю!.. – Гройс опять затянулся. – Чувствую, девки, зря я эту мудацкую статью прочитал. Ой, зря!.. Автор мудак и психологи все эти мудаки в квадрате. Дебилы. Уроды недоделанные. А я мудак в кубе. Что стал её читать.

Гройс и сам не мог понять, что его, собственно, так взволновало-то? Ну, статья и статья. Мало ли там чего сейчас пишут-то? Плюнуть и забыть!

Но нет! Забыть не удавалось. Вот чушь, вроде, а!.. Б-блядь!!

Было у Гройса одно воспоминание… Заветное. Жизнь его, конечно, порядком уже потёрла и потрепала – как и всех вокруг – он давно уже стал циником, прагматиком, к женщинам относился снисходительно-насмешливо, как к какому-то неизбежному злу, с которым, как и со многим в жизни, приходится мириться… Словом, обладал обычной для мужчин его возраста психологией.

Но одно светлое воспоминание у него всё-таки было. Было!

Из туманных времён его ранней юности.

Ему 18 лет. Он только что узнал, что поступил в институт и весёлый, счастливый, забегает в свой подъезд и сталкивается внезапно у лифта с девушкой, в которую он давно и безнадёжно влюблён. Она – дочь каких-то там высокопоставленных родителей, вообще девушка из другой жизни! он – обычный, рядовой парень. Ну, по крайней мере, так он тогда эту ситуацию воспринимал. По молодости. Сейчас бы, конечно… – Гройс чуть заметно усмехнулся. – Ну, не важно.

Так вот, он, переполненный впечатлениями, врывается буквально в подъезд и неожиданно натыкается на неё. Она тоже ждёт лифта. Они молча стоят рядом, потом так же молча заходят в лифт. Она нажимает кнопку «4-й этаж», он – 6-й. Там они живут. Она – на 4-ом, он – на 6-ом. Некоторое время, примерно до второго этажа, они едут молча, потом она вдруг внезапно поворачивается к нему и с улыбкой говорит: «Ты в институт поступил? Поздравляю!» Поражённый совершенно и захваченный врасплох Гройс блеет что-то нечленораздельное, типа: «Даа-аа-аа»!.. и пожирает прямо-таки глазами предмет своего обожания. Девушка замечает это и улыбается ещё шире, и в этот момент проклятый лифт останавливается на её 4-ом этаже, и она выходит. Дружески кивнув напоследок окончательно потерявшему дар речи Гройсу.

Никаких попыток остановить её, задержать, выйти в конце концов вместе с ней, Гройс, естественно, не предпринимает. Ему это просто в голову не приходит! Потрясённый происшедшим, он едет дальше, на свой дурацкий 6-й этаж.

Всё! На этом воспоминание заканчивается.

С девушкой той он, кстати, как ни странно, так больше никогда и не встречался. Хотя жили они в одном подъезде. У него институт, у неё тоже какая-то, вероятно, учёба… В общем!.. Да он вскоре и вообще переехал в другой район, так что…

Ну, не важно! Это уже всё не важно…

Грейс прикрыл глаза и задумчиво улыбнулся. Да… Это уже всё не важно. Что там было потом. Даже хорошо, что ничего потом не было. Что так она и осталась для него таинственной незнакомкой. Каким-то загадочным, неземным созданием. Девушкой его мечты.

Гройс стал вспоминать.

Как он подбегает к подъезду, распахивает дверь… Лифт… Она…

Это у него было своего рода игрой. О которой он никогда никому не рассказывал. Представлять во всех подробностях ту сцену. В деталях. В мельчайших! Переноситься мысленно туда, в прошлое, в тот давно исчезнувший мир, и испытывать все те чувства: влюблённость, восторг, страсть, робость, смущение… которые он тогда испытывал и которые сейчас ему были абсолютно недоступны. Увы!

Какое там, к чёрту, «смущение»!.. Ну, баба и баба. Надо чего от неё – спроси. А чего смущаться-то? Тьфу ты!

Гройс открыл глаза и с досадой потряс головой, отгоняя наваждение. «Баба и баба»!.. Блин! Взгляд его против воли снова упал на лежащий рядом журнал. Чёртова статья!

Он опять закрыл глаза и попытался сосредоточиться.

Вот он идёт по улице… идёт… идёт… подходит к подъезду. Вот!..

Гройс вздрогнул и очнулся, с удивлением оглядываясь по сторонам. Я что заснул?.. И тут же замер, словно сжавшись весь.

Так это мне приснилось всё? – медленно спросил он себя и недоверчиво покачал головой. – Странно… Очень странно…

Я сел, закрыл глаза,.. – стал вспоминать он, – начал представлять себе… как обычно… и что?!.. заснул, что ли?..

Гройс судорожно сглотнул и выпрямился.

Какой кошмар! – глядя расширившимися глазами перед собой, в ужасе прошептал он.

То, что ему приснилось, было действительно кошмаром. Самым настоящим. Подлинным.

Ему приснилась та сцена в лифте. Причём сон был настолько реальным, что он словно воочию только что её пережил. Ту сцену. Словно и впрямь только что побывал в прошлом. Не во сне, а наяву. Опять стал на две минуты тем юным, цветущим, восемнадцатилетним юношей, увидел её!.. Её… – Гройс тихо застонал. – Бог ты мой! Так это и есть… она?.. Та, о которой он столько мечтал?.. Все эти годы?.. Какая же она… страшная… некрасивая… Как вульгарно хохочет и стреляет глазками! И голос у неё… визгливый какой-то… Макияж ещё этот немыслимый!.. Бо-оже мой!.. – Гройс застонал чуть громче и стал раскачиваться из стороны в сторону. – Бо-оже мой!..

– Что с тобой? – удивлённо спросила неслышно подошедшая сзади жена. – Ты нездоров?

– Пошла вон!! – в бешенстве заорал Гройс, вскочил с кресла и затопал ногами. – Убирайся!

– Ты что, дурак? – жена выразительно покрутила у виска указательным пальцем, пожала плечами и вышла.

Гройс постоял немного и обессиленно рухнул в кресло.

Чёрт!.. – всё повторял и повторял он. – Чёрт! чёрт! чёрт!..

На хуй я вчера нажрался? – Гройс с трудом разодрал слипшиеся веки и мутно посмотрел на потолок. – А, ну да… Статья… Сон… Чёрт!

Голова раскалывалась. Гройс, кряхтя, встал с кровати. И увидел вдруг валявшуюся на полу бумажку.

Это что? – он с трудом нагнулся и поднял белый листок.

Дни капают в вечность водою из крана.
Пусть в рай уже поздно, но в ад ещё рано.

Я бегу в никуда, в неизвестность, в ничто, и пылают мосты!
Под ногами надежда и вера – пустые консервные банки.
И мелькают версты, лишь погосты кругом да в тумане кресты;
И мечты догорают вдали и чадят, как подбитые танки.

Я, конечно, дойду;
Я, конечно, смогу;
Я, конечно, сумею;
Конечно, успею!

Всё ушло, не грусти!
Если можешь – прости,
Но меня не жалей никогда – я и сам ведь себя не жалею.

Только снись иногда хоть!
Ты слышишь?..

Это я, что ль, вчера написал? – с недоумением спросил он себя. – Допился!.. «Только снись иногда хоть!»!.. Нет уж! И одного раза хватит!

Он небрежно скомкал листок и, не дочитав, швырнул его в стоявшую у стола корзину для мусора. Постоял некоторое время, страдальчески морщась от всё усиливающейся головной боли, и, наконец, пошатываясь, побрёл в ванную умываться.

Время было уже почти 12. Надо было срочно звонить в офис, объясняться. Ни о какой работе сегодня, естественно, не могло быть и речи.