Сын Люцифера — День 117, Красота

КРАСОТА.

1.

– Желаю тебе здоровья, счастья! И чтобы всегда была самой красивой, самой умной!.. – гости охотно засмеялись. – А что! – шутливо горячась, закричал Грунин. – И самой умной тоже!.. В общем, самой красивой и такой же молодой, как сегодня!

– Спасибо! – скромно просияла Вера и поцеловалась с мужем. Гости наперебой полезли чокаться.

– Ну, за тебя, Вера! – энергично повторил Грунин, залпом осушил свою рюмку и потянулся к закуске. К какому-то симпатичному на вид салатику. Все охотно последовали его примеру. Выпили и закусили. На некоторое время за столом воцарилась тишина, прерываемая лишь лёгким позвякиванием тарелок да стуком ножей и вилок.

– Вы действительно хотите, чтобы Ваша жена была самой умной и красивой?.. Ну, как Вы в тосте ей пожелали?

Грунин с удивлением повернул голову. Его сосед, незнакомый мужчина лет примерно сорока пяти, внимательно смотрел на него и приветливо улыбался.

Что за дурацкий вопрос!? – невольно промелькнуло в голове у Грунина, в то время как губы его уже автоматически складывались в ответную дежурную улыбку.

– Разумеется! – со сдержанной вежливостью отозвался он и легонько качнул плечом, как бы давая понять собеседнику, что подобный вопрос представляется ему в данном случае несколько неуместным.

– «Разумеется»?.. – со странной интонацией переспросил тот, еле заметно усмехнувшись и чуть изогнув левую бровь.

Грунин, не отвечая, некоторое время молча на него смотрел, потом совсем уже недоуменно хмыкнул и отвернулся обратно к жене.

---

Вечером, засыпая уже, Грунин вспомнил вдруг отчего-то своего давешнего оригинального соседа. Худощавое лицо его с резкими, словно заострёнными чертами и блуждающей постоянно на губах какой-то иронической полуухмылочкой-полуусмешечкой, встало внезапно как живое у него перед глазами.

Кто это? – неуверенно успел ещё подумать Грунин., прежде чем окончательно провалиться в темноту. – Наверное, Верин знакомый какой-нибудь… С работы… Да… С работы… С работы… С ра…

Ухмыляющееся лицо незнакомца закачалось, расплылось и наконец исчезло. Грунин заснул.

---

– Что-о??!! Не может быть!!!.. Да-да, я сейчас буду!

Швырнув трубку Грунин бросился одеваться. Руки тряслись, в голове не было ни единой связной мысли. Известие, что Вера попала в аварию, потрясло его, ошеломило, ввергло в самый настоящий шок! Он любил свою жену. Действительно любил. По-настоящему. Любил!

---

Грунин в полном опустошении смотрел перед собой. Он пребывал в какой-то прострации.

– 10 тысяч долларов!.. – тупо, механически всё повторял и повторял он как заведённый. – 10 тысяч долларов!..

Именно столько, как ему только что сообщили, обойдётся лечение Веры. Чудовищные ожоги, практически вся кожа лица… Переломы рук, ног, сотрясение мозга, нос сломан, кости лица, зубы… Ну, словом!.. Врачи поражаются, как она жива-то осталась! Хотя, с другой стороны, повреждений внутренних органов и нет… Но всё равно удивительно. Впрочем, ничего ещё по сути и не ясно. Если 10 тысяч долларов достать не удастся… А где их взять? Где?!

Я же не Копперфильд какой-нибудь! Чтобы из воздуха их вытащить. Сотворить, – Грунин с тоской сжал руки. – Что же делать?! Где же взять деньги?! Где?..

---

– Хотите сыграть?

– Во что? – Грунин из какой-то дурацкой вежливости всё же приостановился и угрюмо покосился на девушку. (Да пошла ты!..)

– В нашу благотворительную лотерею! – девушка была совсем молоденькая. Ребёнок почти ещё. Она сияла и прямо-таки лучилась радостью и доброжелательностью. Эти чувства, казалось, переполняли её, фонтанировали, били через край.

– Нет, – буркнул Грунин и совсем уже собрался было двинуться дальше, однако настырная девчушка не отставала.

– Бесплатно! – торжественно объявила она, явно ни секунды не сомневаясь, что теперь-то уж её несговорчивый собеседник согласится всенепременно.

– Что «бесплатно»? – слегка раздражённо осведомился Грунин. (Знаем! Очередной лохотрон какой-нибудь!)

– Билеты бесплатно.

– Что, совсем? («Да, почти! Надо только!..»)

– Совсем!

– Ну хорошо, давайте! – неожиданно для самого себя согласился вдруг Грунин. Просто по сути, чтобы отвязаться. А то ведь так и не отстанет.

Девчушка тут же заулыбалась, бодро и весело тряхнула своей сумкой и протянула её Грунину.

– Тяните!

Тот недоверчиво хмыкнул, но всё же сунул внутрь руку и не роясь вытянул наугад какую-то первую попавшуюся ему под руку довольно жёсткую на ощупь то ли туго свёрнутую бумажку, то ли картонку.

– И что?

– Вскройте, вскройте!

Грунин, кривя губы и злясь на себя, что он из какой-то идиотской деликатности участвует как дурак, как лох последний, парагвайский! во всей этой нехитрой и старой как мир комедии («А теперь!..»), надорвал и развернул мятый, серенький, неказистый на вид «билетик» (Посолиднее не могли ничего сделать!.. «Организаторы»!.. Денег, наверное, на ксерокс даже не хватило…).

– 10 тысяч долларов! – громко причитал он и иронически взглянул на девушку. – Ну, и что теперь?..

---

Д-да!.. – Грунин в последний раз глубоко затянулся, далеко отшвырнул окурок, встал и задумчиво покачал головой. – Если бы не те, свалившиеся просто с неба 10 штук баксов!..

Он в который уже раз припомнил все мельчайшие подробности того своего… волшебного уличного выигрыша («Действительно ведь всё выплатили!!!»), хмыкнул и снова в каком-то даже болезненном недоумении покрутил головой. «Бывают же чудеса!.. Есть всё же кто-то там!.. наверху!.. Есть!..»

Сегодня у Веры должны были снимать повязки с лица. Врачи уверяли, что операция прошла успешно, и всё должно быть нормально, но…

А если она каким-нибудь уродом станет?.. – тусклым бликом, зайчиком неслышно скользнула по самому краешку сознания гаденькая, противненькая, предательская мыслишка, но Грунин тут же застыдился и поспешно отогнал её. – Я всё равно её любить буду! – не совсем уверенно поклялся он самому себе. – И не брошу. Никогда! Да подло даже об этом и думать!

---

Прошёл месяц. Бинты и гипс у супруги Грунина давно уже сняли, и она совсем почти выздоровела. Вообще все раны, ожоги, переломы и прочие болячки заживали на ней… у неё… как-то чрезвычайно, невероятно! быстро. Врачи только головами удивлённо качали да руками разводили. «Как на кошке!» – шутила сама Вера, но вообще во всей этой истории и впрямь было нечто почти магическое, сверхъестественное. Чертовщина прямо-таки какая-то!

Сначала авария,.. потом 10 тысяч долларов,.. теперь исцеление это поистине чудесное!.. Но самое поразительное было даже и не в этом. Главное чудо состояло совсем в другом, и вот это-то действительно было чудом из чудес!

Вера вовсе не стала после всех этих операций уродом, как того втайне, сам не желая себе в этом признаваться, опасался её муж. Наоборот! Она стала красавицей. Какой-то немыслимой совершенно. Писаной! Лицо: скулы, форма носа, губы, разрез глаз… Кожа на лице… Всё изменилось! Всё теперь стало другим. Фигура… Все кости после переломов срослись чуть иначе. Словно подчиняясь плану какого-то невидимого архитектора. Ноги стали неправдоподобно-стройными, руки,.. пальцы стали тонкими и изящными, бюст,.. талия… Да всё! Всё решительно! Это была теперь и Вера, и не Вера.

Грунин смотрел на неё и ощущал, как в груди у него бушуют самые противоречивые чувства. И восторг, восхищение!.. и одновременно страх, неуверенность… Смутное предчувствие возможности каких-то грядущих грозных перемен и боязнь их.

Ваша жена стала вдруг богиней во плоти. Спустившейся с Олимпа Венерой Милосской. Спрашивается? Хорошо это или плохо? Вы-то ведь сами, увы, по-прежнему, отнюдь не бог! Не Юпитер! И даже не Марс. Тем более, что богини, как известно из мифологии, были существа весьма и весьма ветреные и легкомысленные. Непостоянные. Угодить им было крайне непросто. Да невозможно практически! Они изменяли даже богам.

---

Прошёл ещё месяц. Вера выздоровела окончательно и бесповоротно. Давно уже. Словно и не болела никогда ничем. И не попадала никогда в страшную аварию. Ну, в смысле, чувствовала она себя теперь замечательно и отлично. Великолепно. Похоже, здоровье у неё тоже изменилось в лучшую сторону. Как и внешность.

Хотя «изменилось в лучшую сторону» – это мягко сказано. Какую там «лучшую сторону»!.. «Сторону»!.. Не сторону, а … Для этого слов подходящих в человеческом языке просто не было, что с ней произошло! Теперь это была попросту идеально красивая женщина. Если называть вещи своими именами. Вот!

Ничего другого в голову Грунину больше не приходило, когда он обо всём этом думал. А думал он теперь об этом постоянно. Да и как было не думать?! Поневоле задумаешься. Хочешь того или не хочешь. Если рядом с тобой теперь фея какая-то сказочная живёт, а не жена. Что у неё, у феи, на уме? А?

Что они, феи, вообще чувствуют, к примеру? И чувствуют ли что-нибудь вообще? Любят ли они? Простых смертных. Или просто терпят? До поры до времени.

Ну, жена – это понятно. А вот фея?.. И кто им там, кстати, в супруги-то полагается?.. Феям?.. Волшебник?.. Фей?.. Эльф?..

Грунин посмотрел на себя в зеркало и с отвращением скривился. «Эльф»! Твою мать! Пива поменьше пить надо! А ведь недавно ещё вроде такой стройненький был… Тоненький… Как… Как… Тростинка… «Тростинка», блядь!

Он отошёл от зеркала и грузно плюхнулся в кресло. Настроение у него было препаршивое, отвратительное! Как обычно. Как и все эти последние дни. Он и сам пока не понимал, что с ним такое творится. Но творилось что-то несомненно. Ему было плохо. Очень плохо! Очень. По-настоящему. Никогда ещё с ним такого не бывало.

Грунин протянул было руку к банке пива, но в последний момент замер в нерешительности.

Да чего я, в самом деле!.. – через секунду опомнился он, со злостью оторвал крышку и чуть ли не насильно влил в себя сразу почти полбанки. – «Эльф»!.. Блин!

Пиво подействовало почти мгновенно. В голове медленно разливалась знакомая приятная лёгкость. Все проблемы сразу стали казаться не такими уж и страшными.

А!.. чепуха всё! Разберёмся! Перемелется – мука будет.

Грунин уже не торопясь, с удовольствием смакуя пенистый горьковатый напиток, сделал ещё один большой глоток.

Так!.. – с наслаждением вытянулся он в кресле, бездумным взглядом обводя комнату. – Чего я вообще дёргаюсь? Если разобраться. Жена красавицей стала – ну, радуйся, дурак! Чего ты комплексуешь-то? Что сам не эльф? – Это глупое словечко приклеилось к нему, похоже, намёртво. Привязалось. Впрочем, сейчас, после полбанки пива, оно вовсе не казалось таким уж глупым. Скорее забавным. – Ну да!.. – сделав ещё один приличный глоток, продолжал размышлять Грунин. Он старался быть с собой предельно честным и откровенным. – Ну да! – через мгновенье снова охотно согласился он. – Я опасаюсь, что она теперь от меня уйдёт… Нет, даже не обязательно уйдёт, – он, подумав, поправился. Мысли уже слегка разбегались. – А просто как-то иначе вести теперь себя станет. Видя, как все вокруг на неё реагируют. Осознав, что не такая уж я для неё теперь большая ценность. Что она себе и получше кого-нибудь в любой момент найти может. Короче, что жизнь моя в результате изменится радикально. Рухнет! Весь привычный уклад разрушится. До сих пор каждый из нас чётко знал своё место. Честно знал! У нас была какая-то своя, годами выработанная и выстраданная, сложившаяся система взаимоотношений. Динамическое равновесие своего рода.

И вот теперь в эту систему властно вторгается нечто новое. Её красота. Всё! Равновесие нарушается.

---

Опасения Грунина оказались, увы, далеко не напрасными и не беспочвенными. Более того, все они сбылись в полной мере. И очень скоро. Да иначе просто и быть не могло. Всё-таки жить рядом с богиней…

Самым ужасным было то, что Вера, жена Грунина, изменилась ещё и внутренне. Ну, может, и не «самым», но во всяком случае это в значительной степени усугубляло ситуацию. И без того кошмарную.

Если раньше Вера была, по сути, самой, что ни на есть, заурядной, обычной женщиной: в меру болтливой, в меру вздорной, кокетливой и легкомысленной; ну, словом, как в песне известной поётся: «баба как баба – и что её ради радеть?..», то теперь!.. Авария ли на неё так подействовала, или ещё что, чёрт его знает! но перемены с ней и в этом смысле произошли разительные. Она даже не поумнела, а… помудрела, что ли… Грунин в глубине души её теперь откровенно побаивался. Она ему задавала постоянно какие-то странные вопросы, на которые он просто не знал, что ответить. Которые всё время ставили его в тупик. Заставляли ощущать собственное ничтожество, лживость, двуличность. Срывали маску, которую все мы по молчаливому взаимному договору в быту на себя постоянно примериваем. Да не примериваем даже, а носим постоянно! Без них, без этих масок, мы себя уже и не мыслим, без них общежитие было бы вообще, наверное, невозможным. Все мы делаем вид, что мы мягкие и пушистые: честные, добрые и порядочные; а окружающие делают вид, что они в это верят. Ведь они и сами в таком же точно положении. У них и у самих рыльце в пушку. Этакий вооружённый нейтралитет. Круговая порука. Волки прикидываются овцами, поскольку вынуждены жить в стаде. Хищники прячут клыки.

Вера же этот нейтралитет нарушала. Она спрашивала: если ты такой добрый и честный, то почему то-то и то-то? А что на это отвечать? Причём она вовсе не морализировала, всё это получалось у неё как-то совершенно естественно, само собой.

К примеру, Грунин, скрипя зубами, видит из окна (он теперь постоянно торчал у окна, караулил, блядь, собственную супругу! дожил!.. стыдобища!), как Веру подвозит к подъезду какой-то суперкрутой и навороченный лимузин, и какой-то хлыщ, тоже весь из себя суперкрутой и супернавороченный, суетливо обегает свою роскошную тачку и распахивает перед Верой дверцу. И та неспешно и грациозно выплывает оттуда, как королева, и, не оглядываясь, идёт к подъезду.

– С кем это ты сейчас приехала? – нарочито-небрежным тоном словно бы вскользь интересуется Грунин, лишь только жена заходит в дверь. Он изо всех сил старается казаться спокойным, но голос его срывается и предательски дрожит.

– Да ни с кем! – совершенно беззаботно отмахивается Вера и легко улыбается (и от этой её улыбки всё внутри Грунина закипает!). – Просто шла по улице, остановился, предложил подвезти…

– И ты, конечно же, с радостью согласилась? – всё ещё пытается сдерживаться Грунин, но язвительные нотки с головой выдают его.

– Конечно! – удивлённо смотрит на него жена, на секунду переставая раздеваться. – А почему ты спрашиваешь?

– «А почему ты спрашиваешь?»!.. Да ты что, с Луны, что ли, свалилась!!?? Не понимаешь!? – хочется заорать во всю мочь Грунину и затопать ногами.

Но он вглядывается попристальней в абсолютно ясные, доверчивые и безмятежные глаза Веры – и не решается. Теряется, отворачивается, краснеет и начинает смущённо бормотать и лопотать что-то нечленораздельное. Ахинею какую-то нести. Поскольку вопрос: «а почему ты спрашиваешь?» означает по сути: «не можешь же ты допустить, что я способна тебя обманывать?». «Не можешь»!.. «А если можешь, значит, ты и сам такой». Это следующий логический шаг. Да ёб твою мать!!! «Не можешь»… Черти бы тебя взяли! Да что с ней стало?!

И такие сцены повторялись постоянно. Практически ежедневно. Самым удивительным было то, что в жене своей Грунин, по правде сказать, нисколько не сомневался. Он просто нутром чуял, что она его не обманывает. Что каждое её слово – правда и только правда. Святая! Окончательная и бесповоротная. Да она, похоже, и вообще не способна была теперь обманывать и врать. («Центр вранья у неё, наверное, в голове заблокировался. В результате черепно-мозговой травмы», – мрачно острил про себя Грунин.) Но это почему-то ровным счётом ничего не меняло. Грунин и сам не мог понять, отчего всё так получается, и зачем он так упорно и целенаправленно, сам, собственными руками всё разрушает, изводя жену ежедневными бессмысленными и дурацкими придирками и допросами: а кто тебя подвозил?.. а с кем ты сегодня была?.. и т.д. и т.п. И почему вид какого-нибудь очередного дебила на дорогой тачке так его задевает.

«Да и чёрт с ним! – казалось бы. – Зато я!..» Ан нет! Вовсе не «чёрт с ним». «Зато я!..» А что «зато я»? Чем я, собственно, лучше него? Да ничем! Что я, умнее, образованнее, порядочнее, в конце концов? Да нисколько! Ничуть не бывало! Мы оба с ним одинаковые. Двое из ларца. Одного поля ягодки.

Только он в полном шоколаде, всё у него есть и всё при нём: тачки, особняки, бабки; а у меня нет ни хрена. Шаром покати! Вошь в кармане, блоха на аркане.

Так кто же из нас тогда дебил?

Ах, прах тебя побери! В обычной жизни общаешься как правило лишь с себе подобными, равными, так что все эти вопросы так остро никогда не встают, но тут… в связи с тем, что супружница ваша превратилась вдруг в одночасье в какую-то, блядь, Королеву Марго сказочную!.. Соответственно, и принцы и герцоги к ней на «Роллс Ройсах» зачастили. На аудиенцию к её высочеству. Графья и маркизы на «Порше» и «Феррари». Как мухи, блядь, на!..

Заебали уже просто! – Грунин, забывшись, в ярости пнул ногой в стену и зашипел от боли. – Зза-а-е-бали!!

---

– Что это?! – дрожащий от бешенства Грунин чуть не тыкал в лицо жене каким-то смятым листком. Вид у листка был такой, будто его несколько раз перед этим судорожно комкали и затем опять расправляли. (Да так оно, собственно, всё и происходило.)

– Это?.. – Вера быстро скользнула взглядом по листку и медленно подняла глаза на неуклюже топчущегося перед ней разъярённого мужа. Лицо её превратилось внезапно в застывшую гипсовую маску. – Откуда это у тебя?

– Я тебя спрашиваю: что это такое!!!??? – не слушая уже ничего и не замечая и не желая ничего уже ни слушать, ни замечать, во весь голос заорал Грунин.

Всё напряжение последних недель, вся эта кошмарная и невыносимая ситуация: красота его жены нечеловеческая, неожиданно на него обрушившаяся; её дикое и противоестественное поведение, поклонники все эти её проклятые!! – всё это словно выплеснулось разом сейчас у Грунина в этом крике.

– Ты рылся в моих карманах, – ровным, неправдоподобно-спокойным тоном констатировала Вера. Она говорила тихо, словно про себя, словно размышляла вслух, будто Грунина вовсе и не было рядом; и эта её ничем решительно непоколебимая уверенность в себе и безмятежность явились последней каплей. Послужили той самой роковой искрой.

Грунин окончательно и разом потерял самообладание. Вернее, те его жалкие крохи, которые в нём ещё каким-то чудом теплились и сохранялись и хоть как-то его сдерживали. Не давали ему полностью сорваться и потерять лицо. Теперь же во мгновенье ока все плотины были прорваны.

– Да пошла ты на хуй!!!!! – тонким от волнения голосом завизжал он и как-то нелепо засучил перед по-прежнему застывшим, словно высеченным из камня, из мрамора, холодным и бесстрашным лицом жены воздетыми вверх кулачками. Ударить её, впрочем, он бы всё равно никогда и ни при каких обстоятельствах не решился. – Сука ебаная!! Шлюха!!! Чего ты из себя корчишь, тварь!? Насосётся по всем этим тачкам крутым, а потом домой приезжает и комедии передо мной ломает! Недотрогу разыгрывает. «Ах, да я прынцесса!.. Королевна!..» Блядь ты подзаборная, а не принцесса! Мразь!! Прошмандовка!

Грунин долго ещё вопил и кричал, подскакивая на месте как какой-то огромный взъерошенный злой воробей, между тем как жена его неторопливо и хладнокровно паковала вещи.

Когда он наконец опомнился, комната была пуста. В ней царил тот почти неуловимый лёгкий беспорядок, и вообще было как-то так по-особому холодно, голо и неприютно, как всегда бывает при неожиданных сборах. Когда кто-нибудь из близких внезапно уезжает. На полу сиротливо валялся какой-то скомканный бумажный листок.

Грунин механически нагнулся, поднял его и развернул.

Стихи! Всего лишь стихи. Какого-то, блядь, очередного Вериного поклонника, по-видимому. Мало того, что упакованного по жизни на все сто, под завязку! так ещё, блядь, видите ли, и поэта. Рифмоплёта хуева. Александра, блядь Сергеевича, блядь, Пушкина! «Я помню чудное мгновенье – ты мне дала дубов под сенью!» С субботы, блядь, на воскресенье. Хуйня, в общем, полная. Что-то там про Венеру-Афродиту и «шалунишку Купидона». «Шалунишку», блядь!!

Это был тот самый листок, с которого всё и началось.

2.

– Вячеслав Иванович?

Грунин остановился и с недоумением воззрился на окликнувшего его мужчину со смутно знакомым лицом.

Чёрт! Где же я его раньше видел?.. – мучительно наморщил он лоб, припоминая.

– На дне рождения Вашей жены, – любезно улыбаясь, охотно подсказал ему мужчина, будто подслушав его мысли. – Помните, мы ещё слегка поспорили тогда? Я Вас спросил: действительно ли Вы хотите, чтобы Ваша жена стала самой умной и красивой женщиной на свете? А Вы мне этак надменно и снисходительно кинули: «разумеется!» и тотчас же отвернулись, словно обидевшись на столь нелепый вопрос. Помните? – и мужчина жизнерадостно расхохотался, как будто бы все эти воспоминания его чрезвычайно позабавили.

Грунин, не отвечая, с недоверием смотрел на своего странного собеседника. Собственно, он даже и не отдавал пока себе толком отчёта – в чём же это она, эта странность, заключается, но что она несомненно присутствовала, в этом никаких сомнений у него не было. Да, конечно, как-то слишком уж впопад тот ему только что ответил, словно бы и впрямь мысли его прочитал или подслушал, но в конце концов это могло быть и обычным совпадением. Догадаться, о чём человек думает, с явным удивлением Вас разглядывая, совсем нетрудно. Ясно, что пытается просто вспомнить, где это он Вас видел? Особенно, если до этого Вы только один раз всего с ним и встречались. Да и то мельком. Это всё было как раз понятно.

И тем не менее что-то было не так. Некая странность присутствовала несомненно. Какая же?.. Какая?..

В том, как он это говорил, вот что!! Как произнёс!.. Эту свою дурацкую тираду! Каким тоном!.. Будто!.. Будто!.. Будто с самого начала заранее всё знал! Что так именно всё оно и будет! Ещё тогда, на вечеринке. Когда переспрашивал Грунина: а Вы и правда хотите?.. Будто он сам всё это и устроил!!.. Аварию и всё прочее. Чтобы Вера потом красавицей стала. Грунин захотел – вот его желанье и исполнилось! Его жена действительно стала самой красивой женщиной вообще, наверное, на всей земле! В целом свете.

Но это же! Это же бред самый настоящий! – Грунин по-новому, с каким-то невольным ужасом взглянул на своего визави. – Что значит: «устроил»,.. «сбылось»?.. Чушь! Как это возможно «устроить»?.. Аварию и всё прочее. «Аннушка уже разлила масло»?.. Да чушь! Бред!!

– Не бред, не бред!.. – ласково проворковал стоящий рядом, буквально в двух шагах совершенно обычного вида улыбающийся мужчина, сладкими глазами глядя на потрясённого Грунина. Тот почувствовал внезапно, что у него волосы на голове зашевелились, а сердце ухнуло и покатилось куда-то в пропасть. Да что же это!!??

– Ладно, Вячеслав Иванович, я вижу, Вы излишне впечатлительны, – мужчина чуть прищурил глаза, и Грунин мгновенно ощутил, что всё его волнение сразу же будто испарилось. Нет, он по-прежнему всё понимал, полностью отдавал себе отчёт в совершеннейшей ирреальности происходящего, но просто воспринималось им теперь это как-то иначе. Гораздо спокойнее, что ли, хладнокровнее. Отстранённее как-то. Теперь он мог по крайней мере разумно рассуждать.

– Вот так-то лучше! – негромко, словно про себя, пробормотал удивительный собеседник Грунина и еле заметно усмехнулся. – Ну, так что, Вячеслав Иванович? Как Вам Ваша новая жена – красавица и умница? Нравится? Что-то не слишком-то Вы веселы! А?.. С чего бы это?

– Кто Вы? – неслышно почти, одними губами, прошептал Грунин, зачарованно глядя на мужчину. – Вы?.. Вы?..

– Ну?.. Ну?.. – подбодрил его тот. – Смелее!

– Вы?.. Вы?.. Вы?.. – как заведённый, снова и снова повторял и повторял Грунин, так и не решаясь докончить фразу.

– Дьявол, – насмешливо кивнул ему собеседник. – Собственной персоной. Прошу любить и жаловать! Вы на удивление проницательны, Вячеслав Иванович, – он снова покивал, весёлыми глазами разглядывая полностью потерявшего дар речи Грунина.

– Ладно! – мужчина наконец вздохнул и слегка поморщился. Видимо, любоваться замешательством бедного Грунина ему наскучило. – Времени нет. Говорите уж, что Вы там собирались мне сказать? Изливайте душу. Только поскорей. Я, видите ли, спешу, – он опять вздохнул. По лицу его пробежала смутная тень. – Ну?

– Но я!.. – раскрыл было рот совершенно ошеломлённый Грунин.

– Что «но Вы»? – остро глянул на него собеседник, и у Грунина словно пелена с глаз упала. Он вдруг всё понял.

Вот он! Единственный шанс! Всё исправить, всё вернуть! Если этот… он… – Грунин сглотнул, не решившись даже в мыслях выговорить страшное имя врага человеческого, – смог всё сделать, то он же сможет всё и вернуть! Надо только попросить!.. Вот я сейчас!..

– Что «Вы сейчас»? – брезгливо поморщился сатана?.. дьявол?.. вельзевул?.. – Захотите, чтобы Ваша жена в новую аварию попала? Красоты опять лишилась? Вы полагаете, это теперь что-нибудь изменит? А? Думайте, думайте!

Грунин не отвечая, раскрыв рот, смотрел на своего собеседника. Его будто ледяной водой окатило.

А, правда? – с нарастающим страхом начал медленно соображать он. – Что это изменит?

Он вспомнил бесстрастный, ровный, олимпийски-спокойный тон жены, все эти её разговоры какие-то совершенно чудовищные и нечеловеческие, потусторонние, будто она с другой планеты только что прилетела, с небес на землю спустилась – и ощутил противный холодок под ложечкой.

Вот чёрт! – беспомощно подумал он. – Что же делать?

– Вы попытайтесь осознать, Вячеслав Иванович, в чём именно состоит Ваша проблема! – терпеливо подсказал ему собеседник, с участием глядя на потерянного Грунина. – Соберитесь с мыслями.

– В чём моя проблема,.. в чём моя проблема?.. – убитым голосом залопотал Грунин, пряча глаза. Ему было мучительно стыдно разговаривать о самом своём интимном, личном, сокровенном, об отношениях с женой! с каким-то совершенно посторонним, в сущности человеком – он вообще не любил всех этих публичных обсуждений, никогда этого не понимал! предпочитал сам, в одиночку справляться со своими бедами и трудностями – но, с другой стороны, какой же это человек? Если он действительно, как говорит… (Грунин украдкой покосился на… э-э… и тут же опять потупился.) Н-да… то какой же тут может быть стыд? Это же всё равно, что с самим Господом Богом разговаривать. Тайн нет.

– Тайн нет! – Грунин задумчиво потёр подбородок. Он даже не заметил, что произнёс последнюю фразу вслух.

Собеседник ждал, он по-прежнему смотрел на Грунина с явным сочувствием. Словно жалел его. Хотя, может ли дьявол кого-нибудь жалеть?!.. Если он действительно дьявол.

А-а!.. чёрт!.. – Грунин наконец-то кое-как сосредоточился. Мысли в голове потекли хотя бы в едином направлении и пришли в относительный порядок. – А-а, чёрт! – вновь повторил про себя он. – Значится, так!.. Если это…

– Время, время, Вячеслав Иванович! – негромко, но настойчиво поторопил его мужчина. В голосе его слышались уже нетерпеливые нотки. – Думайте быстрее! Без всяких «если».

– Вы читаете мои мысли? – медленно спросил Грунин. Это его почему-то удивило.

Мужчина, не отвергая, лишь молча пожал плечами.

– Понятно… – пробормотал Грунин, – Понятно…

– Вы так и будете теперь своё каждое слово повторять? – с весёлой иронией поинтересовался мужчина. – Или мы наконец начнём всё же беседовать?

– Беседовать? – как эхо повторил вслед за собеседником Грунин. Соображал он всё-таки пока ещё с трудом.

Мужчина расхохотался.

– Ладно! – снова чуть заметно сузил глаза он.

В голове у Грунина словно вспыхнула на мгновенье ослепительная шаровая молния и тотчас же погасла. После чего мысли его обрели вдруг необыкновенную ясность и прозрачность. Теперь он всё совершенно отчётливо понимал. Он будто внезапно поумнел.

– Ну, то-то же! – одобрительно заметил мужчина, внимательно наблюдавший за Груниным. – Ну, так что? Что Вы от меня хотите?

– Я хочу, – Грунин с усилием облизал вдруг ставшие сухими губы и машинально потёр ладонью лоб. – Я хочу… Я сам не знаю, что я хочу! Но то, что сейчас есть – это ужасно! – он судорожно вздохнул и снова поднёс руку ко лбу. – Да, это ужасно!

– А почему? – с любопытством осведомился мужчина. – Что Вам, собственно, не нравится? Вы же сами хотели…

– Перестаньте! – с мукой в голосе перебил собеседника Грунин. – Всё Вы отлично понимаете!

– Вы бы всё-таки пояснили?.. А, Вячеслав Иванович? – ласково предложил мужчина. – Так в чём дело-то?

Грунин угрюмо посмотрел на своего палача. Сатана это или не сатана, но говорить всё равно не хотелось. Душу наизнанку выворачивать. Произносить вслух то, в чём он даже и самому себе признаваться не решался. Даже в мыслях. Выбора однако не было.

– Я… – нехотя начал Грунин и запнулся, с трудом подыскивая слова. – Я… Я…

Ему было одновременно и очень сложно: надо было постараться выразить невыразимое, озвучить все эти свои неясные и смутные эмоции и переживанья последних недель, месяцев, в которых он и сам ещё до конца не разобрался; передать их на обычном человеческом языке; а кроме того, в придачу ко всему, ещё и очень стыдно, словно приходилось обнажаться перед посторонним. Пусть это даже и сам Дьявол. Ах, ты!..

– Нельзя постоянно общаться с людьми, которые лучше тебя, – наконец выдавил он из себя. – Начинаешь их ненавидеть, а себя презирать.

Дьявол понимающе усмехнулся. Грунин это заметил и уже с гораздо большим воодушевлением и жаром, гораздо более свободно продолжил. Слова вдруг полились из него сплошным потоком. Стыд исчез, и взамен появилась страстная потребность выговориться. Поделиться хоть с кем-то своей страшной, чудовищной ношей! Тем более, что этот кто-то тебя полностью понимает и, возможно, даже отчасти сочувствует.

И Грунин заговорил:

– Да, да!.. Я раньше этого не сознавал… Точнее, не задумывался как-то… Да и к тому же!.. Нам с детства вбивали, со школьной скамьи: все люди братья, все равны… Чушь!!! Чушь, чушь, чушь! Чёрта лысого они равны!! (Дьявол опять усмехнулся. Но Грунин уже ничего вокруг не видел. Он говорил и говорил. Словно шлюзы какие-то в нём открылись.)

Чем они «равны»? Чем?! Что по две руки и по две ноги у каждого? Если кто-то умнее тебя, красивее, талантливее, то никуда от этого не денешься, хоть ты тресни! Можно сколько угодно пыжиться: «зато я!..» А что «ты»? Да ничего! Всё то же самое, что и у этого «кого-то», только он ещё к тому же тебя и умнее. Вот и всё. Вот голая правда жизни.

И это ещё в лучшем случае, что «то же самое». А он ведь ещё и богаче тебя может быть. В придачу к тому, что умнее. И красивее! Он ещё стихи может писать! Книги!! Он!.. Он!.. – Грунин задохнулся и некоторое время молча стоял, судорожно хватая ртом воздух. Дьявол ждал. Грунин наконец с трудом перевёл дух и снова обрёл способность говорить. –

Разные мы все, – уже тише с горечью продолжил он. – Разные! Иначе и быть не может. Только гайки одинаковые. Или болты. Да и то лишь при поверхностном рассмотрении. А если повнимательней присмотреться, непременно и там отличия найдёшь. Царапины всякие, зазубрины… А человек не гайка и не болт. В нём этих гаек и гаечек – миллионы и миллиарды! И каждая – своя, на свой собственный лад построенная и манер, со своими отличиями. Вот и посчитай, прикинь, что в результате получится! «Одинаковые»!.. Ни чёрта мы не одинаковые! Если мы одинаковые, чего ж мы между собой постоянно ссоримся да ругаемся? Ужиться никак не можем? «Одинаковые»!.. – Грунин опять замолчал и тупо уставился перед собой.

– Ну, дальше, дальше, Вячеслав Иванович!.. – снова подбодрил его собеседник. – Говорите, говорите, я Вас слушаю!

– А чего говорить? – угасшим голосом пробормотал Грунин. Весь энтузиазм его куда-то пропал. – Ясно всё. В обычной жизни каждый подсознательно кучкуется вокруг себе подобных, ищет свою собственную среду. Стаю! Пескари к пескарям, акулы к акулам. И когда пескарь вдруг попадает в стаю акул… Или даже не акул, а китов! Как можно себя чувствовать «равным» киту? Да и плюс ещё выясняется внезапно, что пескариха твоя тоже теперь не пескарь, а кит!.. Касатка. Ты по уму-то и плавника её теперь не стоишь! Даже кончика, – Грунин безнадёжно махнул рукой. – Ты думал, что она утёнок, как и ты, а она – лебедь! – он опять махнул рукой и вздохнул. –

Чего тут говорить? Не о чём тут говорить! Говори не говори, а в лебедя не превратишься.

– А Вы хотели бы? – негромко поинтересовался мужчина.

Грунин поднял глаза и несколько секунд молча смотрел на него.

– Нет! – наконец покачал он головой. – Нет! Я не хочу ни в кого превращаться. Ни в кита, ни в лебедя. Я это я. Пескарь, утёнок. Какой есть, такой и есть. И меняться я не хочу.

– Так чего же Вы хотите? – дьявол усмехнулся и поиграл откуда-то взявшийся в его руках изящной тросточкой. – А?.. Вячеслав Иванович?

– Не знаю! – глухо проговорил Грунин и до боли стиснул руки. – Не знаю.

3.

Гости давным-давно разошлись, жена плескалась в ванной, весело что-то там напевая. Уже почти раздевшийся полупьяный Грунин, зевая, сидел на краю кровати. Внезапно взгляд его, рассеяно блуждающий до этого по комнате, за что-то зацепился. «Что это?» Какой-то скомканный листок валялся в углу. Совершенно непонятно было, как он там оказался, и что это вообще такое. Слегка заинтригованный Грунин, поколебавшись немного, всё же встал и, чуть пошатываясь, сделал несколько нетвёрдых шагов. Пнул листок ногой, но потом всё-таки с усилием нагнулся, поднял и неуверенно развернул.

Стихи! Что за чёрт!? Откуда это? Он ещё раз перечитал. Теперь уже более внимательно.

Венера.

Богиня красоты и наслажденья,
Восторгов, страсти, вожделенья!
Венера, Афродита!

Пройдут столетия, века,
Но существуем мы пока –
Не будешь ты забыта.

И вечно будет дева рдеть,
И сладострастно будет млеть,
Глаза склоняя.

И отрок трепетной рукой
К подруге тянется ногой,
От неги тая.

И шалунишка Купидон, смеясь стреляет;
И вечно юная любовь
В их душах вспыхивает вновь –
Лишь оперенная стрела сердца пронзает.

– Что это у тебя? – громко спросила неслышно подошедшая сзади жена. Она уже вышла из ванной и теперь, свежая и благоухающая, стояла за спиной Грунина, с любопытством глядя на смятую бумажку в руках мужа.

– Не знаю, – машинально пожал плечами Грунин, протягивая ей листок. – В углу валялась.

– Это твои?! – жена быстро пробежала глазами написанное. – Какие красивые стихи!

– Нет, – медленно ответил Грунин. В мозгу вдруг зашевелились какие-то неясные воспоминания. Вспыхнули какие-то странные и невероятные картины и тут же погасли, оставив после себя еле уловимый и быстро исчезающий, словно тающий в памяти, привкус, дымок какой-то, смутное ощущение то ли горечи, то ли разочарования, то ли потери. А может, и наоборот, радости и удовлетворения. Что всё так хорошо закончилось. Миг! И исчез и он. Этот дымок. Исчезло всё. Грунин длинно зевнул, повернулся и побрёл к кровати.

– Иди, ложись уж! – сонным голосом позвал он замешкавшуюся со стихами жену. – Утром дочитаешь. «Венера-Афродита»!..

Жена небрежно сунула листок в карман халата и тоже пошла укладываться спать.

– Ну, как мы сегодня? – нежно прижалась она к мужу минуту спустя. – А, мой шалунишка?

Но тот уже негромко похрапывал. Вера Васильевна разочарованно вздохнула, повернулась и выключила ночник.

«Венера-Афродита»!.. – всплыли вдруг в памяти строчки из только что прочитанного стихотворения.

Пишут же ведь кому-то такие стихи! – мечтательно потянулась она в темноте и закрыла глаза. – Взглянуть бы хоть одним глазком, что это за люди?..

Через пару минут Вера Васильевна Грунина уже мирно посапывала рядом с мужем.

---