И настал тридцатый день.
И спросил у Люцифера Его Сын:
– Христос был казнен. Сейчас нет казней. Означает ли это, что мир стал лучше?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
– Нет. Мир не стал лучше. И люди не стали лучше. Ничего не изменилось с тех пор.
СТИХОТВОРЕНИЕ
Крутится, вертится над головой;
Крутится, вертится, хочет упасть…»
Песенка.
Я мог бы стать иным…
Вечно молодым…
Вечно пьяным…»
Современная песня.
Услышав знакомый металлический стук, Стасов быстро подошел к тормозам.
– Стасов, на вызов! – дверь была толстая, голос коридорного был еле слышен.
– С документами?
– Да, с документами.
– Пять минут!
– Чего там? – лениво поинтересовался один из сокамерников, на секунду отрываясь от нард. – На вызов, что ль?
– Да, – неохотно буркнул Стасов, роясь в бумагах.
– Адвокат?
– Да нет, следак, наверное.
Стасов быстро проверил бумаги, бегло похлопал себя по карманам – так… зажигалка, сигареты… – и постучал кулаком в дверь камеры: «Готов!»
– Фамилия-имя-отчество? – коридорный вопросительно смотрел на Стасова.
– Стасов Валерий Михайлович.
– В карманах чего есть?
– Зажигалка и сигареты, – Стасов достал из кармана пачку «Явы».
– Проходи.
Стасов молча присоединился к небольшой группе других таких же заключенных.
Лестница. Коридор. Снова лестница. Опять коридор.
– Стасов?
– Я!
– Шестой кабинет, – разводящий кивнул головой на дверь.
Стасов потянул на себя ручку. Стол, стулья. Убогая обстановка следственного кабинета. Двое незнакомых мужчин.
– Здравствуйте… – несколько растерянно произнес Стасов. Это еще кто?! Он вообще-то ожидал увидеть следователя.
– Проходите, проходите! – один из мужчин, постарше, указал на свободный стул. – Зам. начальника отдела МУРа…
– (Так!.. – похолодев, понял Стасов. – Опера с Петровки… Чего этим козлам здесь надо?!.. А следователь где?!) А следователь где? – вслух поинтересовался он.
– Следователя сегодня не будет! – хохотнул второй опер, помоложе. – Зачем нам следователь? Мы с тобой сегодня так просто побеседуем. Без протокола. За жизнь! Не возражаешь?
Стасов промолчал и нехотя сел на стул; настороженно посматривая на своих неожиданных гостей. Внутри у него всё сжалось. Ничего хорошего он от этой встречи не ждал. Что такое петровские опера, он знал прекрасно. И про все эти их «разговоры». «За жизнь!» Правда, здесь не Петровка. Особо-то не порезвишься. В тюрьме бить не разрешают… А впрочем, хуй их знает! У нас всё возможно. Ладно, посмотрим.
– На свиданье-то ходил вчера? – зам. начальника весело подмигнул Стасову. – Жену видел?
– Да, – односложно ответил Стасов.
– Нам спасибо скажи! Это мы следователя попросили! – опер был сама доброжелательность.
– Спасибо, – Стасову происходящее нравилось всё меньше и меньше.
– Как камера?
– Нормально.
– С сокамерниками проблем нет?
– Нет, – удивленно пожал плечами Стасов. (Ты что, совсем мудак?.. Как будто я в тюрьме первый раз сижу!)
– Да какие там «проблемы»! – вмешался второй опер. – Полный холодильник продуктов! Пирожки домашние ест!
(Какие еще «пирожки»?! – ошалело вытаращился на него Стасов. – Что за хуйня?!)
– Видишь, как мы о тебе заботимся? – ласково улыбнулся Стасову старший опер. – И свидания с женой, и пирожки домашние…
Стасов вымученно улыбнулся в ответ. Ему стало что-то совсем тревожно. Чего это они такие добрые? А?
– Долго мне еще здесь торчать? – осторожно поинтересовался он.
– А ты чего, в лагерь назад торопишься? – опер с интересом взглянул на Стасова. – Сколько ты уже сидишь?
– Пять лет, – подсказал второй опер.
– А срок у тебя семь? – старший вопросительно посмотрел на Стасова и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Полсрока уже прошло. Уже по УДО можешь выйти.
– А можешь и не выйти, – подмигнул второй опер. – Всё от тебя зависит. Знаешь, как говорится?.. Налево пойдешь – к метро придешь, направо – небо в клеточку. Вот и выбирай!..
– А чего от меня может зависеть? – Стасов достал из кармана сигареты и закурил. (Да пошли вы со своим УДО! Отсижу свои два года. От звонка до звонка). – Я вообще, по ходу, не понимаю, чего меня сюда приволокли. Я же сразу, еще в лагере сказал, что ничего не знаю. Я тут вообще не при делах. Я его и видел-то всего один раз!
– Да? – опер тоже закурил. – А у нас есть данные, что вы были хорошо знакомы!
– Какие еще «данные»? – грубо спросил Стасов. – Чё ты меня на понт берешь?!
– Вот, читай, – опер достал из папки какую-то бумагу и придвинул ее по столу Стасову. – Показания твоего дружка Свиридова.
«Протокол допроса… Хорошо знакомы… Подтверждаю…»
Вот тварь! Стасов заметил, что руки у него дрожат.
– Не знаю я, чего он тут пишет, – Стасов поднял голову и твердо взглянул в глаза сидевшему напротив старшему оперу, – это его проблемы! Я уже показывал, что я его видел всего один только раз! Больше мне добавить нечего.
– Нечего, значит!.. – зловеще протянул тот, убирая бумагу снова в папку. – Ну, смотри, дело твоё.
– Значит, мы тебе и свидание, и камеру хорошую – а ты вон как! – даже как-то обиженно подхватил второй опер. – Хорошего отношения не понимаешь?..
– Мне больше нечего сказать! – упрямо повторил Стасов. – И вообще я без адвоката больше разговаривать не буду! Имею право. Мне при всех следственных действиях по закону адвокат положен!
– А у нас тут не следственные действия! – отрывисто бросил старший опер. Чувствовалось, что он разозлился. – Мы просто разговариваем с тобой пока.
Стасов молчал. Он решил вообще ничего не говорить.
Опера переглянулись.
– Ладно… – медленно и зло процедил наконец зам. начальника. – Поговорим тогда по-другому!.. Думаешь, ты такой хитрожопый? Так вот, слушай сюда!
Мы неделю назад взяли еще одного твоего приятеля, Зенкевича. Ты уже как раз здесь, вроде, был?.. Видишь, как интересно получается? Мы его все эти пять лет искали, найти не могли, а как только тебя сюда привезли, сразу же и нашли! Усекаешь, чем это для тебя пахнет?
Опер сделал многозначительную паузу и злорадно ухмыльнулся. Стасов смотрел на него во все глаза и чувствовал, как внутри него разливается какой-то мертвенный холод.
– Мы тебя сейчас в лагерь назад отправим и запустим по своим каналам дезу, что это твоя работа. Что это ты его сдал! Причем грамотно всё сделаем! Умно. Знаешь, что за это бывает?
– Сразу опустят, петухом сделают! – радостно загоготал второй опер. – Отпидарасят, без базара!
– Ну, как тебе такой вариант? – вкрадчиво поинтересовался зам. начальника.
Стасов смотрел на него, раскрыв рот. Он словно лишился дара речи.
– И это еще не всё! – с теми же интонациями негромко продолжил опер. – У тебя же пистолет тогда на квартире нашли? А квартиру твою жена снимала. На ее имя?.. Так что мы сейчас еще дело и против нее возбудим! За хранение оружия. Срок давности еще не вышел, так что всё нормально. И её еще посадим! А знаешь, что в женских колониях делается? Она же у тебя симпатичненькая?..
Опер опять замолчал, выжидающе глядя на Стасова. Тот, однако, молчал тоже. Потому просто, что слов у него не было. Язык словно присох к гортани.
– В общем, так, – подытожил старший опер, вставая. Второй опер тоже поднялся. – Или ты дашь нужные нам показания, или… И тебе, и жене хана. Сам решай.
– Думай, Стасов, думай! – тут же вмешался второй опер. – Кубатурь! Шевели извилинами.
– В общем, мы на следующей неделе к тебе опять зайдем, – опер открыл дверь следственного кабинета. – К этому моменту определяйся. В какую сторону тебе двигаться.
Стасов вернулся в камеру, лег на шконку и уставился в потолок. Так плохо ему не было еще, наверное, никогда. Он отлично понимал, что всё, что ему пообещали опера, было отнюдь не пустой угрозой.
А чего там сложного-то! Запустят действительно по своим каналам, что это я сдал – и пиздец! И хуй там чего кому в лагере объяснишь! Этому стаду. Этим долбоёбам. Никто и слушать ничего не будет! Объявят сукой…
А против жены дело возбудить вообще ничего не стоит! Раз плюнуть! Пистолет у нее на квартире был найден?.. У нее! Она формально снимала.
Стасов судорожно вздохнул.
А если, с другой стороны, показания дать – так ее вообще убить могут! Вместе с детьми. Это тебе не Америка, охранять их никто не будет. За вора!..
Да и как я сам-то в лагерь поеду, если показания против вора дам? Что со мной там будет? Сразу башку отшибут! В два счета.
– Валер! Не гоняй! – окликнул его один из сокамерников. – Иди лучше, чифирнём!
– Да потом! – вяло отмахнулся Стасов. – Попозже.
Ночью Стасов не спал. Он лежал, повернувшись лицом к стене, и притворялся спящим, но ему не спалось. Какой тут сон!
Он обдумывал варианты, искал выхода, но выхода не было. Да и вариантов-то, собственно, тоже никаких не было. Давать – не давать – вот и все «варианты». Или-или.
На прогулку Стасов не пошел. Диджи, дорожник, который на прогулку вообще никогда не ходил, лишь только дверь камеры захлопнулась, сразу же, как обычно, завалился спать.
Стасов подождал, пока он уснет, сел к столу и взял чистый лист бумаги. Подумал секунду и начал быстро писать, четко и разборчиво, следя, чтобы строчки не уплывали, не заваливались и получались по возможности прямыми и ровными.
Озеро Чад
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд;
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай! Далёко-далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает пятнистый узор.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.Я знаю волшебные сказки таинственных стран,
Про Чёрную Деву, про месть молодого вождя!..
Но ты слишком долго вдыхала холодный туман;
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
Дойдя до этого места, Стасов остановился.
Так… Как же там дальше-то?.. – мучительно вспоминал он. – Еще две строчки должны быть…
Конец помню!
Ты плачешь? Послушай, далёко-далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
А вот еще две строчки?.. Так… Так… Не! не вспомню. Во черт! Ладно, некогда вспоминать!
Стасов покусал ручку, помедлил немного и решительно вставил недостающие две строки. Свои собственные.
Что ж, будем надеяться, что Николай Степанович меня простит, – криво усмехнулся он.
Перечитал написанное и медленно сложил листок. Взял конверт, надписал на нем адрес жены, вложил в него листок и положил конверт посередине стола, на самое видное место.
Потом подошел к шконке и стал распутывать узел бельевой веревки.
– Я его из петли когда вынимал, он еще жив был! – через час, когда суета уже слегка улеглась и толчея в камере, закончилась, возбуждённо рассказывал сокамерникам Толян. – А врач подошел, рукой над лицом провел: «Труп»! – Я ему говорю: «Да Вы посмотрите! Он жив еще был, вздохнул так у меня на руках судорожно, когда я его снимал! – посмотрите!! Искусственное дыхание сделайте!..» – А он опять рукой над лицом провёл, даже не прикоснулся! «Труп! Уносите…»
Тюремный опер повертел в руках конверт с адресом жены только что повесившегося заключенного, достал письмо и развернул его.
На чистом листе было написано стихотворение. Больше там ничего не было.
Озеро Чад
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд;
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай! Далёко-далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает пятнистый узор.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.Я знаю волшебные сказки таинственных стран,
Про Чёрную Деву, про месть молодого вождя!..
Но ты слишком долго вдыхала холодный туман;
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.И как мне тебе рассказать про любовь и про боль?!
Как плавится верность и нежность уходит, устав!
Ты плачешь? Послушай, далёко-далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
И сказал задумчиво Сын Люцифера:
– Если Бог создал такой мир, то это плохой Бог.